на заводе 23 февраля, в день рождения Красной Армии. В драмкружке, как пишется в заметке, вместе с Клочковым служащие, рабочие, среди которых и уже известный нам Сеничкин.

Нашлась даже в некотором роде рецензия на Клочкова-артиста:

«Все покатывались со смеху, когда он играл роль незадачливого мужа, который остался дома за хозяйку, считая, что домашние дела делать легко. Ловко он показывал, как у того человека все не ладилось: и тесто ушло, и поросенок в избе напроказничал, и ребенок без умолку плакал беспризорным. А он бегает, суетится, что-то ищет, ничего не получается, пот градом… В конце падает от усталости. Зрители долго аплодировали».

Спектакль любительский, и отзыв, понятно, любительский, хотя и интересен, думаю, для нас непринужденностью и радостью восприятия того, что так охотно дарил друзьям-зрителям Василий Клочков. Остается добавить, что автор этой устной «рецензии» — Т. Г. Клочкова, побывавшая на домашнем представлении брата во время одного своего наезда в Вольск.

Спорт. На заводе Василий Клочков, что видно из его заметок, тренер сразу двух команд — футбольной и волейбольной. Играющий тренер, как выразились бы мы сегодня. Никакого иждивенчества. Клочков рассказывает, как оборудовали футбольное поле, спортплощадки, как заставили завком выделить средства на покупку инвентаря и формы для футболистов. Чувствуется, однако, что не сразу все получилось. На заседаниях заводского профкомитета разгорелись, оказывается, жаркие споры из-за рабочего спорта. Не все просьбы своего товарища — Клочков, вспомним, тоже член завкома — восприняли и поддержали. Пришлось вынести, как говорится, сор из избы. 2 июня 1937 года появилась его статья «14 рублей на физкультуру». Ему ли не знать, что завком, о чем и пишет, «заморозил» тысячу физкультурных рублей, выделенных «Металлисту» ЦК профсоюза цементников.

Политическая учеба. В 1936 и 1937 годах «Цемент» знакомит своих читателей, партийный актив города с четырьмя статьями В. Г. Клочкова о политическом просвещении на «Металлисте».

Интересно внимательно прочитать их. Статьи эти не просто, как можно было бы представить, отчет или информация с места события. Они весьма обстоятельны в разборе сильных и слабых сторон политучебы на заводе. Здесь конкретные и деловые советы, анализ методики занятий, критика — заботливая и опять же подсказывающая, как лучше надо бы сделать. Заслуживает внимания, как мне кажется, такой факт в связи с этими статьями. Через некоторое время системой политпросвещения на заводе заинтересовался горком партии. «Цемент» помещает обзорную статью завотделом агитации и пропаганды горкома, который подмечает в общем все такие же упущения, что и Клочков.

Сам В. Клочков, как выясняется, занимается в кружке по изучению истории партии.

И наконец, о связи Клочкова с комсомолом. Несколько его корреспонденций рассказывают о работе, учебе и отдыхе молодых рабочих. Суть их в неподдельной заинтересованности в правильном воспитании молодежи. Он с гордостью, нескрываемо любуясь, сообщает о тех, кто трудится по-настоящему, по-комсомольски, успевая заодно и учиться, и заниматься общественными делами.

Клочков, конечно же, свой человек в цехах и в бригадах. Он хорошо знает, чем и как живут на «Металлисте» молодые рабочие. Знает, как работают, знает их успехи, недаром пишет об этом со знанием дела. Знает и их нужды. И не мог при всей своей страшной занятости быть для молодежи посторонним, не мог оставаться равнодушным, если кто-то вдруг на заводе обходил заинтересованным вниманием ее заботы.

1 июля 1937 года он печатает обширный отчет с собрания заводского актива, где приводит острое выступление комсомольца-стахановца Геничкина. Порядком досталось мастеру-грубияну, который к тому же помешал одному из молодых рабочих заниматься в аэроклубе. Клочков резок в оценке такого поведения: «Неправильное, непартийное».

Из Вольска мне прислали примечательную фотографию: Василий Клочков на комсомольском собрании. Надо думать, что оно было открытым, потому и пригласили.

Собрание, догадываюсь, проходило зимою и в каком-то холодном цехе. Все в пальто, но замечаю, что без шапок. У Василия в распашке воротника белая рубашка и тугой узел черного галстука.

Сфотографирован в упор, крупным планом, с таким же, как и он, молодым человеком. Знать, нашлись причины фотографу так выделить их — может, для стенгазеты, но, может, просто на память попросили увековечить.

Лица всех, кого захватил объектив, напряжены, сосредоточены, ни одной улыбки. Кто-то из рядов, что позади Клочкова, тянет шею, чтоб лучше видеть и слышать. О чем говорит оратор, чему посвящено собрание? Тема, догадываюсь, серьезна.

…Вижу Клочкова. Уж близко к ночи. Пришел с завода домой поздно. Устал так, что начисто отбило от еды. В кровать бы — и баста! Тихо. Все спят. Но мама шорохтенье полуночника услышала и вышла, чтоб ужин разогреть. Ждала. Села рядом, смотрит на сына, и сердце щемит: устал он — плечи ссутулил, глаза красные, по лбу морщины, днем их нет, а сейчас собрались, ест нехотя. В отпуск бы ему, к Тае, в Синодское, молочком попоить, заботы снять…

Решилась поговорить. Давно хотела, да все стеснялась в сыновнюю жизнь влезать.

— Исхудал ты, Вася. Совсем не жалеешь себя. Чего рвешься-то на делах? Мало тебе одной работы, что ли? Мелешь, будто жернов, все, что ни сыплют на тебя. Дак ведь и мельничный камень лопается. Пожалей себя, родненький. Глянь-ка, на кого похож… И заболеть ведь недолго. Потускнел весь.

Отшутился:

— Золото не золото, не побыв под молотом. Сама учила.

— Не надо так, Васенька. Я по делу говорю, а тебе все шуточки. Одна у тебя пора: все страда. А отдыхать когда? На тебя грузят, а ты и тянешь.

— Не битюг я, мама. Да и ноша не чужая, своя. Радость это свое везти.

— Так не один на свете. Вон нас сколько — сто семьдесят миллионов. Вишь, не забыла.

— Каждому и надо. Революция идет. Никому нельзя в кусты или на лужайку…

— Если б революция, чай, понимаю, так и разговора нету. А сейчас мирная жизнь.

— Без наганов, это так, но революция и сейчас идет. Во всем, мама. Разве сама не видишь? И в работе и в душах. Строим, переделываем, вперед глядим. Пока будем за новое, за лучшее, все ей быть. Первые ведь, сама знаешь. Подменить некому. И останавливаться нельзя. Притормозил — и, считай, кончилась революция. Потому и надо, мама, побольше каждому на себя взваливать. Не укоряй, мама. Как же иначе? Дезертиром не могу… И скучно б было. Вот тогда и на самом деле тусклым стану от равнодушия к людям.

— Не укоряю, сынок, не укоряю… А ты совсем лектор-то у меня! — усмехнулась.

Талант общественника… Мы отчего-то слишком редко так говорим о тех, кто, подобно Клочкову, увлеченно, добровольно и всего себя всецело отдает людям. И разве не так, что даже простой